Членство НСП
Мероприятия
Выставочные проекты

Национальный cоюз пастелистов

NATIONAL PASTEL SOCIETY OF RUSSIA

г. Москва
Членство НСП
Мероприятия
Выставочные проекты
Дата публикации: 21 октября 2025 г.
Время чтения: 5 минут

В мастерской художника. Николай Тесенков

Рубрика "В мастерской художника" – это разговоры с интересными художниками. Мы спрашиваем о том, как они работают, что их вдохновляет и какие у них есть секреты.

— Николай, расскажите, как вы пришли к работе пастелью?

Пастелью я увлекся еще в художественной школе. Но отечественная пастель оставляла желать лучшего: она царапала и рвала бумагу. Несмотря на внушительные коробки, цвета были странными — какие-то неестественные розовые и зелёные. Я пробовал писать пастелью поверх акварели, экспериментировал со смешиванием, но результаты были переменчивыми.
В 1998 году у меня была выставка в Голландии. И вот тут-то я понял, что это за материал — пастель. Я привез ее домой в огромных количествах, причем можно было приобрести даже сломанные мелки, они продавались за сущие копейки.
Именно с Голландии начался мой «пастельный» период. Хотя я не отказался от масла, пастель стала моим основным инструментом. Позже я начал экспериментировать: мои пастельные работы были очень плотными, словно штукатурка. Когда что-то не получалось, я смывал слои, добавлял белила и обычный карандаш. Так мои работы постепенно превратились в смешанную технику, хотя и не повсеместно.
— Если в ваших пастельных работах много слоев, как вы их закрепляете?

Я использую фиксатив или лак для волос. Без закрепления бумага быстро «полируется» под слоями пастели, и новые мазки уже не ложатся. Лак, конечно, приглушает яркость предыдущего слоя, делая цвета чуть темнее. Зато поверхность становится шероховатой, как мелкая наждачная бумага. Это создает рельеф, который отлично принимает новые штрихи.

Если слой пастели становится слишком плотным, его можно подкорректировать: смыть или соскрести — ногтем, ножом, мастихином, чем угодно. Иногда получается, что я прорываю работу до дыр.
— Вы спокойно относитесь к этим повреждениям?

Более того, они намеренные. Порой я заканчиваю работу и чувствую, что там нет меня как художника. Тогда начинаю её буквально «терзать»: рвать, процарапывать мастихином, ножом, размазывать верхние слои руками. Как-то один художник спросил: «Всё хорошо, но зачем эти линии?» А это именно то, чего мне не хватало, чтобы поставить точку. Без них это были бы лишь пижма и цветочки. А эти линии — это я.


— Когда вы начинаете работу, у вас уже есть готовый образ в голове?

Если я ставлю банку с цветами и пару яблок, то, конечно, какой-то образ у меня уже есть. Но просто пытаться передать реальность мне мало. Я чувствую, что нужно сделать что-то большее, что-то, что может полностью преобразиться. Например, я начинаю писать небо, но оно получается совсем не таким, как вначале. Потому что небо, которое я пытался скопировать, было неживым. А оно должно быть живым, без этого пейзаж не состоится.


— Как вы оцениваете стиль, в котором работаете?

Я бы назвал это метафизическим реализмом. Всегда начинаю с натуры, первоначального образа — рисую пейзажи и натюрморты, как они есть. Но потом погружаюсь в свои ощущения, в то, что чувствую внутри. Что-то добавляю, что-то меняю, и в итоге получается совсем другая картина.

Например, я работал над натюрмортом. Он был нежный, осмысленный, с простыми предметами. Но фон никак не получался. Я начал экспериментировать: приклеил газету. Но газета тоже не понравилась, и я стал покрывать ее пастелью, смешивая цвета. В общем, я просто работал, пока не получилось. Что именно получилось, я и сам не знаю. Но эта картина мне очень нравится.
— Как вы относитесь к разным течениям в искусстве?

Я за то, чтобы искусство было разнообразным. Везде, в любом амплуа есть замечательные художники. Их работы оказывают на меня сильное влияние, помогая решать творческие задачи в рамках моего собственного, узкого направления.


— Кто из художников вас вдохновляет?

В детстве я, как и все, любил Репина, Шишкина, Левитана. Потом на меня повлиял Рембрандт. Я пытался повторить его многослойность, его освещение. Мне близок Тёрнер, кто-то в соцсетях меня даже называл русским Тёрнером.
Из советской эпохи люблю Ларионова, Гончарову. Из рисовальщиков нравится Петр Митурич, я даже подражал ему в рисунке. Это многосложный, многотрудный рисунок, где много стираний и перерисовываний.


— Есть ли какая-то тема, над которой вы работаете всю жизнь?

Нет, я недолго работаю над сериями. Но есть, например, серия «За забором». Она началась случайно. Моя дочь пять лет назад взяла собаку, а потом уехала на долгий срок. Я остался с собакой один. Жил с ней на даче, гулял. Смотрел по сторонам, старался все подмечать. Вроде ходишь мимо одних и те же мест, но в разное время суток, и состояние меняется, и сменяются времена года. Вот и рисовал эти виды в разных состояниях, лил воду на лист, размазывал. И признаюсь, иногда результат был очень неожиданным, потому что я брал большой лист, а из него порой получался только небольшой кусочек. Я его потом вырезал.
— Какие у вас творческие планы на ближайшее время?
В ближайшее время хочу отправиться в Ферапонтово. Это место мне знакомо, я там бываю нередко. Мне нравится выезжать на пленэры, но, признаюсь, в Москве я уже всё излазил. Сейчас чувствую, что для творчества необходима смена локаций, новые впечатления и пейзажи.